Что психологи говорят родственникам погибших в авиакатастрофе

В Подмосковье разбился Ан-148 «Саратовских авиалиний», на борту было 71 человек, в том силе 3 петербуржца. Сразу после известия о катастрофе с родственниками погибших пассажиров начинают работать психологи МЧС. В чем заключается их помощь?

Психотерапевт Станислав Полторак объясняет, что психологи МЧС работают с потерпевшими только в первые несколько дней, их задача – разрешить чрезвычайную ситуацию.

– Задача психотерапевта – научить человека, как ему жить дальше?

– Нет, задача врача – это использовать разные методы терапии, в том числе лекарственные. Я избегаю давать людям советы, как жить. Потому что если пытаться подогнать кому-то замену – заменить семью работой, а друзей новым хобби, – то это будет подходящая замена для того, кто ее придумал, а не для самого пострадавшего. У него своя история, своя биография, свои интересы. Даже если удастся в ходе беседы что-то нащупать, все равно тут будет директивный момент. В любом случае замены всегда стандартные – дело, интересы, друзья. Вовсе не надо с головой уходить в работу, это опасно, а надо перераспределить свою жизнь, чтобы каждой стороне жизни дать побольше места, после того как ушла важнейшая составляющая – семья.

Все это касается людей, которые потеряли в катастрофе всех родных и в силу возраста или других обстоятельств новую семью завести не могут. Молодые люди, оправившись от потрясения, снова рожают. Или усыновляют.

— А что делать друзьям и знакомым – как выражать сочувствие?

– Лучшее, что могут сделать для человека друзья и знакомые, – сохранить прежние отношения. Даже если они были: раз в день поздоровались – и все. Вот и продолжайте раз в день здороваться, а не искать лишних встреч, по крайней мере, на первых порах. Потому что если сочувствующий будет рыдать у тебя на плече и говорить: «Как же я тебя понимаю», легче от этого наверняка не станет.

– Но ведь и оставлять человека наедине с горем плохо.

– Конечно. Главная задача для пострадавшего – не оставаться наедине с собой, не запираться в домике. Если ты видишь, что кто-то из твоих друзей после беды «запирается», это верный знак для окружающих, что надо звать психолога. Просто нельзя доводить до крайности. Другая крайность – это отказ от отношений. Когда, встречая тебя, бывший знакомый переходит на другую сторону улицы. Люди боятся общаться с инвалидами, а чем пострадавший отличается от инвалида? Только тем, что его несчастье скрыто внутри.

Пострадавший замечает, что бывшие приятели перестают звонить, на улице прячут глаза или вовсе убегают, и если это повторяется с разными людьми, он вполне может «запереться в домике». Тут уж кому как повезет. Иногда ситуация может ухудшиться не сразу, а когда получены деньги – компенсация и страховка. Может объявиться какая-то седьмая вода на киселе, которая скажет: вот тебе заплатили 4 миллиона, а мне нет, а мне позарез нужно 500 тысяч, чтобы…

– Когда к пострадавшим лучше обращаться с предложениями помощи?

– Думаю, до 40 дня точно не надо. У людей хлопоты с оформлением страховых выплат и с похоронами. Это те, кому удалось провести опознание. Тех, кому не удалось, ждет еще генетическая экспертиза, а это недели ожидания. В общем, не раньше чем через месяц жизнь у пострадавших возвращается в обычную колею, в которой они начинают ощущать пустоту.

Психолог Елена Кудрявцева считает, что выйти из депрессии пострадавшему можно среди единомышленников по горю.

– Самый простой выход – участие в благотворительности, помогать людям, оказавшимся в схожей ситуации. То есть сначала интегрироваться с людьми, объединенными тем же горем. Правда, есть проблема пожилых людей – они часто не умеют пользоваться Интернетом.

– Значит, больше всего психолог нужен пожилым?

– Психолог нужен всем, кто из трех механизмов адаптации выбрал два неправильных. Многие неосознанно выбирают неверный механизм. Или уходят из жизни, причем не обязательно с помощью каких-то активных действий, а просто перестают жить и всё. Или другой вариант – человек живет в депрессии, она становится смыслом его жизни. Люди постоянно ездят на кладбище и приближают свой собственный уход.

А конструктивный механизм – это после всех переживаний искать новый смысл в жизни, даже если кажется, что его нет уже. Слово «переживать» и означает: пережить и жить дальше. Плохо, что пожилым и в силу возраста кажется, что жизнь уже кончена, зачем тогда и менять.

Нина Астафьева

С.-ПЕТЕРБУРГ, 27 окт — РИА Новости. Со времени катастрофы лайнера Airbus A321 над Синайским полуостровом, жертвами которой стали 224 человека, прошло почти три года. О том, как и ради чего сейчас живут родственники погибших, рассказали глава благотворительного фонда "Рейс 9268" петербурженка Ирина Захарова, потерявшая единственную дочь — сотрудницу МЧС Санкт-Петербурга Эльвиру Воскресенскую, и иерей Сергий Кубышкин.

Ирина Евгеньевна совмещает работу в школе с обязанностями председателя совета благотворительного фонда "Рейс 9268". Как и прежде, в школе действует площадка для сбора родственников погибших в авиакатастрофе. В гибель дочери она не может полностью поверить до сих пор - Эльвира просто еще не вернулась из рейса.

Один на один с горем

Ирина Захарова признается, что спустя три года после авиакатастрофы боль потери не утихла.

"Жизнь идет, появляются какие-то новые моменты в жизни, новые события, и они просто немного отвлекают. Ты переключаешь свое внимание, когда приходишь на работу, куда-то едешь или путешествуешь. Просто переключаешь свое внимание, и не более того. А когда остаешься один на один со своим горем… Как время может вылечить, если я каждый вечер прихожу домой и понимаю, что дочки нет?" — говорит она.

"И чем дальше, тем это осознается острее. Когда случилась беда, казалось, что это неправда, что пройдет какое-то время, кто-то войдет и скажет, что все это ерунда, просто какая-то ошибка, все исправимо… Мы моложе не становимся. С каждым днем понимаем, что родителям, которые потеряли единственных детей, будет тяжелее всего. Мы остались одни. Мужу своему я говорю, что мы должны с ним умереть в один день - ухаживать будет некому", — говорит Ирина.

Строить храм пока не на что

"Работа нашего фонда продолжается постоянно, кому-то из родственников нужна психологическая помощь, кому-то — материальная помощь, кто-то нуждается в помощи при устройстве детей в детский садик или школу. Наша деятельность самого разного характера, и порой ее даже спланировать невозможно", — рассказывает Захарова.

Несмотря на то, что деятельность фонда "Рейс 9268" его члены совмещают со своей основной работой, к третьей годовщине они сделали немало для увековечения памяти близких.

В прошлом году были открыты два мемориала: один на Серафимовском кладбище в Петербурге, другой в Ленинградской области.

Петербургский памятник — два сложенных крыла самолета и саркофаг с посвящением — возведен на месте захоронения неопознанных останков жертв. Он расположился на Центральной аллее, недалеко от мемориала погибшим подводникам "Курска".

В Ленинградской области мемориал открыли на Румболовской горе. Это коридор из заостренных стальных плит, на которых высечены имена всех 224 погибших. Между плитами расположены цилиндрические конструкции, напоминающие трубы органа.

"Главная дальнейшая наша работа - возведение социально-просветительского центра помощи людям, потерявшим своих близких, с храмом святого Димитрия Солунского. В будущий центр мы не планируем привлекать сотрудников социальной службы. Я очень благодарна социальному комитету город и его сотрудникам. Но, к сожалению, работники социальных служб не всегда могут выполнять ту роль, которая в нужный момент необходима. Иногда это происходит по схеме "помощь ради галочки". От таких услуг мы отказывались. Необходимо было человеческое тепло, а не "пятнадцать минут у меня на вас есть". Мы прошли через этот ужас и не сделаем так больно другим людям, как делали нам", — говорит Ирина.

В апреле этого года фонд получил правоустанавливающие документы на земельный участок для строительства социального центра и храма. Однако средств на строительство пока нет.

"Денег от пожертвований мало. Вся Россия вздрогнула от того, что произошло, было собрано порядка 3,5 миллиона рублей. На эти деньги мы пока и существуем. Строительство социального центра с храмом обойдется в сумму около 150 миллионов рублей. Наши средства в фонде пока с этой цифрой несоизмеримы. К тому же много денег от собранной суммы ушло на согласование проектов строительства", — рассказывает Захарова.

Авиакатастрофа над Синаем. Предварительные итоги расследования 31 октября 2015 года самолет "Когалымавиа", выполнявший рейс Шарм-эш-Шейх - Санкт-Петербург, потерпел крушение над Синаем. Расследование причин катастрофы не закончено. Специальная комиссия накануне отправила обломки лайнера в лабораторию по сплавам для проведения детального исследования..

"Пережили все, кроме нас"

"Мы постоянно пытаемся напоминать о себе, но сейчас, наверное, столько разных бед в России, что мы со своей трагедией ушли на задний план. Случается что-то страшное, например, убийства в Керчи, и все говорят об этом. А нашу беду общество уже пережило. Это мы ее не пережили. Но мы все равно продолжим сбор средств, будем обращаться к олигархам. Правда, сказать, что из этого получится, сейчас пока трудно. И напоминаем обществу о нашей трагедии с единственной целью, чтобы уберегли люди себя от гибели, чтобы еще раз напомнить о страшном зле под названием терроризм, а не ради жалости к себе", — замечает глава фонда.

По ее словам, родственники продолжают плотно общаться между собой.

"По выходным на кладбище приходим - вот и собрались. Недавно субботник на Аллее памяти в лесополосе детского лагеря "Дюны" провели. Хотели там посадить краснолистные клены, как в "Саду Памяти", но, насколько я знаю, эти деревья оказались не приспособлены для нашего климата. Лесник посоветовал дубки. Но даже они не все прижились за год. Ждем, что скоро предложит нам на выбор более морозоустойчивые и засухоустойчивые растения, чтобы посадить их по количеству погибших", — говорит Захарова.

"Знают, что сказать"

У будущего настоятеля храма святого Димитрия Солунского отца Сергия в катастрофе погиб друг, а у наставника — сын. Священник ни на минуту не сомневается, что храму - быть.

"Издревле на Руси строились всем миром. Столько уже чудес было - самым главным стало то, что мы вообще получили участок для строительства. Я не сомневаюсь, что храм будет построен", — говорит он.

По словам отца Сергия, социальный центр при храме будет открыт для всех, кому потребуется помощь после утраты близких.

"Я, как священник, каждый день сталкиваюсь с горем людей, которые теряют своих детей. К сожалению, у нас не развита традиция обращения за помощью к психологу, и в таких ситуациях люди уходят в депрессию, алкоголизм или просто молча ставят свечку в храме, ни с кем не поговорив. Теперь в Петербурге сложилась традиция: на наших панихидах теперь собираются родственники жертв и других терактов, например, погибших при взрыве в петербургском метрополитене. И когда люди из нашего фонда видят плачущих в сторонке маму и дочь, потерявших во взорванном метро мужа и папу, они подходят к ним и уже знают, что сказать. Такую помощь мы уже можем оказывать", — отмечает он.

Священник сам крестил некоторых родственников погибших при теракте и их внуков. "Люди потеряли своих близких, им больше не на кого опереться. Моя задача - дать опору в боге, я считаю это делом своей жизни. У каждого человека свой путь к богу, это может быть путь страданий и испытаний, на котором он волен делать выбор между добром и злом", — говорит отец Сергий.

31 октября 2015 года произошла крупнейшая в истории российской и советской авиации катастрофа: лайнер Airbus A321 авиакомпании "Когалымавиа", который летел из Шарм-эш-Шейха в Санкт-Петербург, разбился на Синае. На борту находились 217 пассажиров и семь членов экипажа, все они погибли. Расследование продолжается до сих пор, одной из главных версий считается взрыв на борту в результате теракта.

Со дня страшной авиакатастрофы над Синаем, унесшей жизни 224 человек, прошёл год. Этот период стал очень тяжёлым испытанием для родственников погибших. В СМИ то и дело появлялись новые фотографии с места крушения самолёта, а в социальных сетях мошенники пытались нажиться на чужом горе, выдавая себя за членов семьи жертв теракта. После гибели их родных одни ушли глубоко в себя, вторые стали делить детей и жилплощадь, а третьи до сих пор не могут похоронить своих близких, ведь тела шестерых человек всё ещё не опознаны. АиФ.ru узнал, как родственники погибших над Синаем живут спустя год после трагедии.

Встречающие до последнего надеялись, что самолёт приземлится в Петербурге. Фото: АиФ/ Яна Хватова

«Последнее желание — найти виновных»

Через год после крушения аэробуса А321 над Синаем расследование дела о гибели 224 человек продолжается. Те, кто подложил бомбу в самолёт, до сих пор не найдены, однако недавно экспертам удалось выявить конкретное место, где находилась взрывчатка: террористы спрятали тротил между детскими колясками в хвосте борта. Новая информация о ходе расследования появляется в средствах массовой информации практически каждый день, но большинство родственником погибших не следят за этими новостями: всё равно близких уже не вернёшь, а постоянные напоминания о трагедии лишь бередят ещё свежие раны.

Сотрудники МЧС оказывали родственникам пассажиров рейса психологическую помощь. Фото: АиФ/ Яна Хватова

Петербурженка Наталья Завгородняя , которая потеряла 31 октября 2015 года своих родителей, посвящает всё свободное время помощи брошенным животным. «Наташа с головой ушла в работу, — рассказывают друзья девушки. — Это помогает отвлечься от горя. Наташа помогает животным, ищет им новый дом. Все публикации и сюжеты причиняют ей ещё большую боль». Мама Алексея Громова , который погиб вместе с женой Татьяной и 10-месячной дочкой Дариной , наоборот, внимательно следит за ходом расследования. По словам женщины, для неё жизнь закончилась, но осталось одно последнее желание: чтобы виновные в смерти её детей и внучки, «самого главного пассажира» рейса № 9268, были наказаны.

Родственники пассажиров самолета пытались найти информацию о рейсе. Фото: АиФ/ Яна Хватова

Компенсация за смерть родных

В настоящее время денежные компенсации получили все семьи погибших. По миллиону рублей родственники выплатили петербургские власти, и ещё миллион — страховая компания. Правда, для получения этих денег некоторым людям пришлось потратить немало времени и нервов. Оказалось, что компенсации предусмотрены только для ближайших родственников — детей и родителей. Компенсаций за погибших внуков, бабушек или дедушек нужно было добиваться в суде. С такой проблемой столкнулась семья Шеиных , которая потеряла в авиакатастрофе не только взрослых детей, но и троих внуков. Сейчас все денежные вопросы, наконец, улажены.

Порядка 70 семей, с которыми работал адвокат Игорь Трунов , получат дополнительно по миллиону долларов от американской лизинговой компании International Lease Finance Corporation, владельца разбившегося аэробуса. До судебных разбирательств дело не дошло: предприятие уже подтвердило готовность осуществить выплаты. Большинство же семей не стали обращаться к известному адвокату: многим хватило уже полученных трёх миллионов рублей. К тому же, как известно, деньгами горя не унять.

После страшной новости информацию о рейсе убрали с электронных табло Пулково. Фото: АиФ/ Яна Хватова

Возвращение блудного отца

Именно денежные отношения и стали яблоком раздора во многих семьях погибших. Так, после катастрофы отец погибшей Алисы Витальевой , который не общался с дочерью уже много лет, сразу же объявился на горизонте. При крушении самолёта погибла и мать девочки, его бывшая супруга Ирина. Когда Денис и Ирина Витальевы развелись, женщина воспитывала дочку одна, а бывший муж никак не участвовал в жизни девочки и не выплачивал алименты: у него появилась новая семья. Тем не менее, Ирина была спокойна за будущее девочки, ведь Алиса должна была унаследовать квартиру её бабушки, матери Ирины. Когда произошла трагедия, отец девочки сразу же примчался в Петербург, получил за её гибель компенсацию в размере 3 миллионов рублей и заявил своей бывшей тёще, Елене Степановне Войтенко , что теперь по закону он претендует на половину её квартиры, поскольку Алиса уже не вступит в наследство.

63-летняя пенсионерка была возмущена такой наглостью, но тогда ей было не до выяснения отношений: слишком велика была боль от утраты любимых дочери и внучки. Тем временем Денис Витальев, понимая, что закон на его стороне, написал заявление о вступлении в наследство. В настоящее время конфликт между бывшими родственниками остаётся открытым: им предстоит пройти множество судебных разбирательств. «Он не воспитывал свою дочь и не помогал материально, — рассказывает бабушка Алисы. — А теперь написал заявление о вступлении в наследство, хотя и обещал не претендовать на мое жильё. Он решил отобрать у меня последнее!».

31 октября 2015 года около аэропорта дежурили сотрудники МЧС и скорая помощь. Фото: АиФ/ Яна Хватова

6 человек до сих пор не похоронены

Брат Ирины Витальевой Александр , в отличие от своего нерадивого зятя, не пытался отбирать ни у кого имущество, а организовал благотворительный фонд помощи родственникам погибших в катастрофе над Синаем «Рейс 9268». Потерявший сестру и племянницу петербуржец нашёл в себе силы, чтобы поддержать других людей. Александр организовывает в городе акции памяти и ведёт активную работу по согласованию памятника жертвам теракта.

По данным фонда, несколько семей до сих пор не могут похоронить своих родных: шестеро погибших до сих пор не опознаны. Их останки весь год хранятся в петербургском крематории, но не подлежат экспертизе по установлению личности. Люди терпеливо ждут, что вновь обнаруженные в Египте останки после изучения передадут в Петербург, чтобы родственники могли опознать и похоронить своих погибших близких. Если процедура опознания так и не состоится, останки шестерых человек захоронят в братской могиле.

Ровно через год после трагедии, в 7 часов 14 минут 31 октября, в Троицком соборе Петербурга пройдёт панихида по погибшим пассажирам рейса 9268. В этот день их родственники снова соберутся вместе, чтобы вспомнить тех, кого уже не вернуть.

В память о жертвах катастрофы над Синаем в Петербурге создали 224 летящих журавлей. Фото:

Лариса, какой день стал самым сложным - первый, когда родственники погибших узнали о крушении лайнера, второй, когда началось опознание, или сейчас?

Нельзя сказать, какой день был самым сложным. Каждый день требовал от родственников каких-то особых сил. Первый день - день шока. Люди только узнали, что самолет потерпел крушение, что их близкие где-то там, в пустыне, их разыскивают… Но у них все равно теплилась надежда: вдруг кто-то выжил? Поэтому в первые часы - и даже в первые сутки - люди находились в состоянии шока и отрицания. Они не верили в произошедшее. С одной стороны, отдавали себе отчет в самом факте случившегося, но то, что это коснулось их, что изменилась их жизнь, погибли их родные, - в первое время осознания трагедии нет. Они даже не могли допустить такую мысль до себя. Людям становилось страшно, но их психика срабатывала так: вдруг все будет хорошо, вдруг ничего не произошло, и это какая-то ошибка, вдруг кто-то не так все понял…

- Когда приходит осознание?

Как правило, осознание приходит в процессе опознания погибших, когда люди видят своих близких мертвыми. И вот когда началась процедура опознания в Питере, от нас потребовался иной подход к людям, чем в первый день. Когда родственники готовились идти на опознание, когда приходили в морг, узнавали или не узнавали своих близких, их накрывали различные острые реакции. С осознанием приходили боль потери, страх, непонимание, как жить дальше. Тогда появлялись слезы, истерика, агрессия. В этот момент важно находиться рядом с человеком. Дать ему возможность выговорится, выплакаться. У всех на этом этапе был один вопрос: «Как это могло произойти?! Почему?!» Эти вопросы они задавали не нам, а себе, миру.

- Агрессию тоже выплескивали на вас?

Мы не пугаемся агрессии. Если человек агрессирует - значит, у него есть силы. А если есть силы - значит, он сможет пережить горе. А вопрос: «За что?!» - нормальный. Мы ведь всегда пребываем в иллюзиях. Понимаем умом, что не вечны и можем умереть в любой момент, но живем так, будто будем жить вечно. И близкие с нами будут всегда.

- У вас находились ответы на эти вопросы?

Мы не отвечали, почему это случилось и за что. Мы говорили с людьми о погибших. О том, как они жили. Когда слушаешь человека, он начинает говорить. А когда он говорит, у него вырывается боль души. Он вспоминает счастливые моменты. Когда меня спрашивают: «Что вы им говорите, как их утешаете?» - я отвечаю: «Их невозможно утешить, потому что человек утешается, когда пройдет время, он переживет горе утраты, найдет смысл жизни и научится жить по-новому». В первые минуты он переживает только страх и ужас. И в этот момент важно говорить о том человеке, который ушел, которого они потеряли. Это удивительно, но столько слов любви, сколько я слышала в морге, я не слышала нигде и никогда.

- Случается, что человек замыкается в себе в острый период?

Когда мы видим таких людей, мы к ним идем в первую очередь. Человек, который рыдает, истерит, со стороны может выглядеть пугающим, но мы понимаем, что человек реагирует, и это хорошо. Он осознал свою боль, он все понимает - значит, он сможет жить дальше. Если человек молчит - мы не знаем, что происходит у него внутри. Возможно, он пребывает еще в глубоком отрицании, не хочет в это верит. Пока он не говорит, ему кажется: а вдруг все еще будет хорошо?.. Либо ему настолько больно и плохо, что он вообще не может об этом говорить. Мы пытаемся разговорить таких людей. А если нас не будет рядом? Уйдет он один домой или в гостиничный номер, закроется - и никто не знает, что с ним произойдет дальше. Он может начать рыдать, а может, захочет прекратить свою жизнь.

- Вы пытаетесь говорить с родственниками погибших на отвлеченные темы?

Это одна из иллюзий, что в такие моменты человека необходимо отвлекать. Надо с большим уважением относиться к человеческому горю - это первое, о чем мы должны помнить. Опасно быть навязчивым. Надо понимать, что иногда человеку хочется побыть одному и подумать. Когда у моей подруги погибла единственная дочь, она говорила: «Мне ни о чем не хотелось говорить в первое время, мне хотелось думать, разговаривать с ней мысленно, но не вслух». Поэтому когда мы садились к родственнику погибшего, то чувствовали, надо что-то говорить или просто посидеть рядом.

- Кто тяжелее переживает трагедию: пожилые, молодые, женщины, мужчины?

Все индивидуально. Внешнее проявление горя - не всегда свидетельство силы переживания. Взрослые люди, потерявшие детей, - это одна трагедия. Пожилому человеку трудно найти смысл дальнейшей жизни. Они ведь жили ради детей, внуков. И когда дети-внуки погибают, они должны научиться жить памятью о них. В таких случаях мы говорим: «Как вы думаете, что вы можете еще сделать такого, что не успели ваши дети? Может, они хотели куда-то поехать, кому-то помочь, может, вы это сможете сделать за них, в память о них?..»

Огромная трагедия, когда молодой муж теряет жену или жена - мужа. Отношения на пике, казалось, впереди вся жизнь, счастье, а его раз - и нет. Тут свое горе.

Невосполнимая утрата, если семья теряет маленького ребенка. Тут другая история. Часто спрашивают: может, нам еще одного родить побыстрее, чтобы заглушить боль? Мы отговариваем от этого шага. Надо дать себе время отгоревать, пережить боль, попрощаться с тем ребенком, который ушел, и сохранить светлую память о нем. Знаете, что такое светлая память? Когда вспоминаешь ушедшего человека с радостью, что он был в твоей жизни. Когда такая память приходит - тогда человек научился жить в мире без того, кто ушел. Вот тогда уже можно думать о том, рожать еще детей или нет. В острый период горя не надо стремиться куда-то уехать, потому что от себя не уедешь. Год-полтора нельзя принимать никаких важных решений в своей жизни.

- Среди родственников погибших много тех, кто не смог найти своего близкого. Как переживают эту ситуацию?

Это один из самых тяжелых моментов - когда неизвестна судьба погибшего человека. Тяжело и тем, кто нашел своего близкого, опознал тело, но для них этот этап завершился. Гораздо хуже тому, кто остановился на этапе ожидания. Умом люди понимают, что выживших в авиакатастрофе нет. Но пока они не увидели тела, смириться с этой мыслью им невозможно. Очень важно, чтобы в этот период с ними кто-то находился рядом. Поэтому за этими людьми будут и дальше наблюдать наши психологи по месту их жительства, все контакты мы оставляем.

Во время опознания возникали ситуации, когда по описанию погибший подходит под фамилию, но родственники его не признают? Почему такое случалось?

Я сама двое суток работала с судмедэкспертами на идентификации тел. Заметила такую вещь, что все погибшие люди, даже если не сильно повреждены, становятся не похожими на себя живых. Они неуловимо чем-то все похожи друг на друга. Мы разыскивали людей по фотографиям, по описаниям… Наша задача была найти тех, кто наиболее подходил под описание, и уже тогда мы показывали тела родственникам. И зачастую очень трудно было понять, тот человек или нет. И родственники так же стояли, смотрели и не понимали. Было несколько ситуаций, когда близкие смотрят на тело и говорят: «Я не понимаю, вроде он и не он. Я не понимаю. Не могу понять». Сначала говорят: «Да, он, похож». Уходит. Позже звонят: «Нет, а вдруг не он?» Или поначалу срабатывает отрицание: «Точно не он». Уходят. Проходит ночь. Утром звонок: «Можно еще посмотреть? А вдруг…»

Я помню, как после трагедии, не связанной с этой авиакатастрофой, одна семья трижды приходила на опознание девушки. Покойная не была повреждена, но родные не могли ее опознать. Мама, жених, папа, когда первый раз смотрели на нее, то в один голос: «Она». Вышли из морга. И вдруг мама поворачивается ко мне: «А вдруг это не она?..» Я смотрю на остальных - и у всех в глазах появляется какая-то абсолютно безумная надежда. Таких глаз нигде не увидишь. Все смотрят на меня. Мы вернулись обратно. Я спрашиваю: «Есть еще приметы?» Отвечают: «Стразик в зубе». Смотрим - стразик есть. «Она», - кивают. «Уверены?» - «Точно она». Вышли. У дверей мама снова развернулась: «А вдруг не она? У нее еще татуировка есть. Давайте еще посмотрим». Вернулись. Посмотрели. Тату на месте. «Она». Только за дверь. И снова: «А вдруг не она?..»

Людям сложно признать, что вчера человек был живой, а сегодня его уже нет. Конечно, ДНК-экспертиза в этом случае обязательна. Материал на ДНК брали у всех, даже у тех, кому выдали тела. Крайне редко случались раньше перезахоронения, когда хоронили не своего. Поэтому важны результаты экспертизы.

- В четверг заканчивается визуальная экспертиза?

- Как у людей хватало сил на описание родственника?

Это тоже один из наших этапов работы. Сначала наши специалисты психологически готовят людей к тому, что им предстоит сделать в этой ситуации. Также вместе с близкими погибших мы участвуем в составлении описания примет покойных, что помогает в дальнейшем облегчить и ускорить процедуру идентификации тел. Мы сопровождаем проведение процедуры опознания, стараясь сделать эту процедуру наименее травматичной для людей, которые потеряли родных.

- Какие вопросы вы задавали?

Мы задаем конкретные вопросы. Если человек не мог описать, мы рисовали. В этом случае необходимо иметь собственный богатый словарный запас, чтобы давать возможность выбора людям из описания. Когда мы задавали наводящие вопросы, люди лучше ориентировались.

- Психологически людям тяжело было описывать?

С одной стороны, это тяжелый момент, но с другой - он подводит человека к осознанию произошедшего. Помню, после одной катастрофы мне пришлось с одним молодым человеком описывать его отца. Он мне говорил: «Ну как я могу описать его лицо?..» Я подвела его к портретам людей: «Выбирайте, на кого похож?» Парень пришел в себя и начал рассказывать. Эта процедура может показаться жестокой, но она тоже помогает медленно прийти к осознанию того, что случилось.

- Сколько всего психологов работало в Санкт-Петербурге?

46 психологов МЧС и 10 психологов РС ЧС. Работали круглосуточно.

За 4 дня вы сблизились с семьями погибших, узнали их истории. Вы продолжите свое общение позже? Или отработали, и точка?

Это очень важный вопрос. Каждый специалист сталкивается с этим моментом. В таких ситуациях мы правда сближаемся с семьями. Горе объединяет людей. Человек в момент трагедии становится беззащитным, уязвимым, но при этом очень чутким, восприимчивым. И если между психологом и родственником погибшего возникают доверие и сближение, то возникает ощущение, что этот человек тебе очень близок и дорог. Действительно хочется узнать, как сложилась его дальнейшая судьба. Зачастую родственники просят наш телефон, приглашают в гости, просят встретиться. Мы никогда не оставляем свои личные телефоны, не берем их адреса и никогда ничего им не обещаем, никогда не приезжаем в гости. Потому что мы находились рядом с ними в момент наивысшего горя. Они потом построят свою жизнь, научатся жить заново, и если мы снова появимся в их жизни, то вернем их обратно, туда, где им было тяжело. Поэтому ни спасатели, ни психологи никогда не встречаются и не поддерживают отношения с теми, кого когда-то спасали. Мы не возвращаем людей туда, где им было плохо.

5 ноября 2015 года в Петербурге завершилось визуальное опознание жертв авиакатастрофы, произошедшей 31 октября 2015 года в небе над Синайским полуостровом. Все эти дни с родственниками погибших круглосуточно находились психологи МЧС.

Что переживали близкие погибших, о чем говорили с психологами, как проходило опознание и на какой вопрос искали ответ люди - в интервью начальника отдела Центра экстренной психологической помощи МЧС Ларисы ПЫЖЬЯНОВОЙ.
- Лариса, какой день стал самым сложным - первый, когда родственники погибших узнали о крушении лайнера, второй, когда началось опознание, или сейчас?
- Нельзя сказать, какой день был самым сложным. Каждый день требовал от родственников каких-то особых сил. Первый день - день шока. Люди только узнали, что самолет потерпел крушение, что их близкие где-то там, в пустыне, их разыскивают… Но у них все равно теплилась надежда: вдруг кто-то выжил? Поэтому в первые часы - и даже в первые сутки - люди находились в состоянии шока и отрицания. Они не верили в произошедшее. С одной стороны, отдавали себе отчет в самом факте случившегося, но то, что это коснулось их, что изменилась их жизнь, погибли их родные, - в первое время осознания трагедии нет. Они даже не могли допустить такую мысль до себя. Людям становилось страшно, но их психика срабатывала так: вдруг все будет хорошо, вдруг ничего не произошло, и это какая-то ошибка, вдруг кто-то не так все понял…
- Когда приходит осознание?
- Как правило, осознание приходит в процессе опознания погибших, когда люди видят своих близких мертвыми. И вот когда началась процедура опознания в Питере, от нас потребовался иной подход к людям, чем в первый день. Когда родственники готовились идти на опознание, когда приходили в морг, узнавали или не узнавали своих близких, их накрывали различные острые реакции. С осознанием приходили боль потери, страх, непонимание, как жить дальше. Тогда появлялись слезы, истерика, агрессия. В этот момент важно находиться рядом с человеком. Дать ему возможность выговорится, выплакаться. У всех на этом этапе был один вопрос: «Как это могло произойти?! Почему?!» Эти вопросы они задавали не нам, а себе, миру.
- Агрессию тоже выплескивали на вас?
- Мы не пугаемся агрессии. Если человек агрессирует - значит, у него есть силы. А если есть силы - значит, он сможет пережить горе. А вопрос: «За что?!» - нормальный. Мы ведь всегда пребываем в иллюзиях. Понимаем умом, что не вечны и можем умереть в любой момент, но живем так, будто будем жить вечно. И близкие с нами будут всегда.
- У вас находились ответы на эти вопросы?
- Мы не отвечали, почему это случилось и за что. Мы говорили с людьми о погибших. О том, как они жили. Когда слушаешь человека, он начинает говорить. А когда он говорит, у него вырывается боль души. Он вспоминает счастливые моменты. Когда меня спрашивают: «Что вы им говорите, как их утешаете?» - я отвечаю: «Их невозможно утешить, потому что человек утешается, когда пройдет время, он переживет горе утраты, найдет смысл жизни и научится жить по-новому». В первые минуты он переживает только страх и ужас. И в этот момент важно говорить о том человеке, который ушел, которого они потеряли. Это удивительно, но столько слов любви, сколько я слышала в морге, я не слышала нигде и никогда.
- Случается, что человек замыкается в себе в острый период?
- Когда мы видим таких людей, мы к ним идем в первую очередь. Человек, который рыдает, истерит, со стороны может выглядеть пугающим, но мы понимаем, что человек реагирует, и это хорошо. Он осознал свою боль, он все понимает - значит, он сможет жить дальше. Если человек молчит - мы не знаем, что происходит у него внутри. Возможно, он пребывает еще в глубоком отрицании, не хочет в это верит. Пока он не говорит, ему кажется: а вдруг все еще будет хорошо?.. Либо ему настолько больно и плохо, что он вообще не может об этом говорить. Мы пытаемся разговорить таких людей. А если нас не будет рядом? Уйдет он один домой или в гостиничный номер, закроется - и никто не знает, что с ним произойдет дальше. Он может начать рыдать, а может, захочет прекратить свою жизнь.
- Вы пытаетесь говорить с родственниками погибших на отвлеченные темы?
- Это одна из иллюзий, что в такие моменты человека необходимо отвлекать. Надо с большим уважением относиться к человеческому горю - это первое, о чем мы должны помнить. Опасно быть навязчивым. Надо понимать, что иногда человеку хочется побыть одному и подумать. Когда у моей подруги погибла единственная дочь, она говорила: «Мне ни о чем не хотелось говорить в первое время, мне хотелось думать, разговаривать с ней мысленно, но не вслух». Поэтому когда мы садились к родственнику погибшего, то чувствовали, надо что-то говорить или просто посидеть рядом.
- Кто тяжелее переживает трагедию: пожилые, молодые, женщины, мужчины?
- Все индивидуально. Внешнее проявление горя - не всегда свидетельство силы переживания. Взрослые люди, потерявшие детей, - это одна трагедия. Пожилому человеку трудно найти смысл дальнейшей жизни. Они ведь жили ради детей, внуков. И когда дети-внуки погибают, они должны научиться жить памятью о них. В таких случаях мы говорим: «Как вы думаете, что вы можете еще сделать такого, что не успели ваши дети? Может, они хотели куда-то поехать, кому-то помочь, может, вы это сможете сделать за них, в память о них?..»
Огромная трагедия, когда молодой муж теряет жену или жена - мужа. Отношения на пике, казалось, впереди вся жизнь, счастье, а его раз - и нет. Тут свое горе. Невосполнимая утрата, если семья теряет маленького ребенка. Тут другая история. Часто спрашивают: может, нам еще одного родить побыстрее, чтобы заглушить боль? Мы отговариваем от этого шага. Надо дать себе время отгоревать, пережить боль, попрощаться с тем ребенком, который ушел, и сохранить светлую память о нем. Знаете, что такое светлая память? Когда вспоминаешь ушедшего человека с радостью, что он был в твоей жизни. Когда такая память приходит - тогда человек научился жить в мире без того, кто ушел. Вот тогда уже можно думать о том, рожать еще детей или нет. В острый период горя не надо стремиться куда-то уехать, потому что от себя не уедешь. Год-полтора нельзя принимать никаких важных решений в своей жизни.
- Среди родственников погибших много тех, кто не смог найти своего близкого. Как переживают эту ситуацию?
- Это один из самых тяжелых моментов - когда неизвестна судьба погибшего человека. Тяжело и тем, кто нашел своего близкого, опознал тело, но для них этот этап завершился. Гораздо хуже тому, кто остановился на этапе ожидания. Умом люди понимают, что выживших в авиакатастрофе нет. Но пока они не увидели тела, смириться с этой мыслью им невозможно. Очень важно, чтобы в этот период с ними кто-то находился рядом. Поэтому за этими людьми будут и дальше наблюдать наши психологи по месту их жительства, все контакты мы оставляем.
- Во время опознания возникали ситуации, когда по описанию погибший подходит под фамилию, но родственники его не признают? Почему такое случалось?
- Я сама двое суток работала с судмедэкспертами на идентификации тел. Заметила такую вещь, что все погибшие люди, даже если не сильно повреждены, становятся не похожими на себя живых. Они неуловимо чем-то все похожи друг на друга. Мы разыскивали людей по фотографиям, по описаниям… Наша задача была найти тех, кто наиболее подходил под описание, и уже тогда мы показывали тела родственникам. И зачастую очень трудно было понять, тот человек или нет. И родственники так же стояли, смотрели и не понимали. Было несколько ситуаций, когда близкие смотрят на тело и говорят: «Я не понимаю, вроде он и не он. Я не понимаю. Не могу понять». Сначала говорят: «Да, он, похож». Уходит. Позже звонят: «Нет, а вдруг не он?» Или поначалу срабатывает отрицание: «Точно не он». Уходят. Проходит ночь. Утром звонок: «Можно еще посмотреть? А вдруг…»
Я помню, как после трагедии, не связанной с этой авиакатастрофой, одна семья трижды приходила на опознание девушки. Покойная не была повреждена, но родные не могли ее опознать. Мама, жених, папа, когда первый раз смотрели на нее, то в один голос: «Она». Вышли из морга. И вдруг мама поворачивается ко мне: «А вдруг это не она?..» Я смотрю на остальных - и у всех в глазах появляется какая-то абсолютно безумная надежда. Таких глаз нигде не увидишь. Все смотрят на меня. Мы вернулись обратно. Я спрашиваю: «Есть еще приметы?» Отвечают: «Стразик в зубе». Смотрим - стразик есть. «Она», - кивают. «Уверены?» - «Точно она». Вышли. У дверей мама снова развернулась: «А вдруг не она? У нее еще татуировка есть. Давайте еще посмотрим». Вернулись. Посмотрели. Тату на месте. «Она». Только за дверь. И снова: «А вдруг не она?..»
Людям сложно признать, что вчера человек был живой, а сегодня его уже нет. Конечно, ДНК-экспертиза в этом случае обязательна. Материал на ДНК брали у всех, даже у тех, кому выдали тела. Крайне редко случались раньше перезахоронения, когда хоронили не своего. Поэтому важны результаты экспертизы.
- В четверг закончилась визуальная экспертиза?
- Дальше проводить визуальное опознание уже невозможно.
- Как у людей хватало сил на описание родственника?
- Это тоже один из наших этапов работы. Сначала наши специалисты психологически готовят людей к тому, что им предстоит сделать в этой ситуации. Также вместе с близкими погибших мы участвуем в составлении описания примет покойных, что помогает в дальнейшем облегчить и ускорить процедуру идентификации тел. Мы сопровождаем проведение процедуры опознания, стараясь сделать эту процедуру наименее травматичной для людей, которые потеряли родных.
- Какие вопросы вы задавали?
- Мы задаем конкретные вопросы. Если человек не мог описать, мы рисовали. В этом случае необходимо иметь собственный богатый словарный запас, чтобы давать возможность выбора людям из описания. Когда мы задавали наводящие вопросы, люди лучше ориентировались.
- Психологически людям тяжело было описывать?
- С одной стороны, это тяжелый момент, но с другой - он подводит человека к осознанию произошедшего. Помню, после одной катастрофы мне пришлось с одним молодым человеком описывать его отца. Он мне говорил: «Ну как я могу описать его лицо?..» Я подвела его к портретам людей: «Выбирайте, на кого похож?» Парень пришел в себя и начал рассказывать. Эта процедура может показаться жестокой, но она тоже помогает медленно прийти к осознанию того, что случилось.
- Сколько всего психологов работало в Санкт-Петербурге?
- 46 психологов МЧС и 10 психологов РС ЧС. Работали круглосуточно.
- За 4 дня вы сблизились с семьями погибших, узнали их истории. Вы продолжите свое общение позже? Или отработали, и точка?
- Это очень важный вопрос. Каждый специалист сталкивается с этим моментом. В таких ситуациях мы правда сближаемся с семьями. Горе объединяет людей. Человек в момент трагедии становится беззащитным, уязвимым, но при этом очень чутким, восприимчивым. И если между психологом и родственником погибшего возникают доверие и сближение, то возникает ощущение, что этот человек тебе очень близок и дорог. Действительно хочется узнать, как сложилась его дальнейшая судьба. Зачастую родственники просят наш телефон, приглашают в гости, просят встретиться. Мы никогда не оставляем свои личные телефоны, не берем их адреса и никогда ничего им не обещаем, никогда не приезжаем в гости. Потому что мы находились рядом с ними в момент наивысшего горя. Они потом построят свою жизнь, научатся жить заново, и если мы снова появимся в их жизни, то вернем их обратно, туда, где им было тяжело. Поэтому ни спасатели, ни психологи никогда не встречаются и не поддерживают отношения с теми, кого когда-то спасали. Мы не возвращаем людей туда, где им было плохо.